Она будет немного другой, чем предыдущие, потому что и герои, и сюжет были придуманы задолго до ФБ, но отложены в дальний ящик по причине тормознутости автора. А ещё история эта получалась слишком личная и печальная, для меня даже тягостная. В общем, совсем не фбшная. Однако же ФБ стала отличным стимулом её дописать, хотя я сомневалась, подходит ли она вообще под жанр фэнтези.
В итоге в выкладку она пошла. Когда Мелисса Грин рассказала, каким видит будущее героев, я всплакнула. А результатом своих трудов осталась очень довольна.
Название: Когда идёт дождь
Автор: шаман Амика
Бета: Мелисса Грин
Размер: мини, 2283 слова
Пейринг/Персонажи: Надя/Дима
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: У неё есть волшебный дар спасать чужие жизни, но однажды цена, которую она платит, может оказаться слишком высокой.
читать дальшеОсень
— Ироды проклятые! Совсем голодом уморили!
Громкий стук палкой по полу, душераздирающий вопль. Услышь я его года четыре назад от кого-нибудь из соседей, не раздумывая, кинулась бы вызывать полицию.
— Паразиты!
— Сейчас, бабушка…
Экран монитора всё ещё демонстрирует яркие картинки из виртуального мира популярной игры, где мне в очередной раз не удалось спрятаться от реальности, а я мечусь по кухне, собирая второй (или уже третий?) ужин. Дверь тем временем открывается, и бабушка Вера шаркающей походкой отправляется по знакомому маршруту прямиком к столу. Иногда она забывает, куда надо идти, и тогда в затуманенных безумием глазах появляется отчаянная растерянность.
Сегодня моя помощь с поиском дороги не нужна. Бабушка усаживается на табуретку и принимается за еду с таким остервенением, словно голодала неделю. Прислоняюсь к стене, безнадёжно разглядываю седую макушку. Вот вам и Вера с Надеждой. Была ещё Любовь, да умерла. Через год после бабушкиного инсульта. С тех пор в нашем доме нет той самой любви, которая заставляет чаще улыбаться и согревает сердце. Осталась только эта, безысходная, тоскливая.
По подоконнику барабанит осенний дождь, напоминая о невозможном. Я подхожу к бабушке и целую её в дряблую щёку. После ужина долго сижу в темноте у Вериной кровати. Мне не нужно вслушиваться в лишённое смысла бормотание. Я сосредоточена на другой задаче. Бесполезно.
— Так нечестно, — очень тихо говорю я.
Можно и громче, бабушка всё равно не поймёт. На самом деле никто бы не понял. Я сама не понимаю.
***
Если хотите, назовите меня слабой, только знайте, что боюсь я не боли. Куда сильнее страшит необходимость раз за разом делать выбор. Отчего одни получают своё чудо, а другие должны страдать? Как из десятка или сотни выбрать одного? Почему именно я оказываюсь на развилке чужой судьбы?
Ночью в гипермаркете пусто. Я толкаю оранжевую тележку вдоль забитых всякой всячиной стеллажей, сбрасывая в неё нужный товар. Молоко, пакетик овсянки, творог. Надо ещё купить йогурт и конфеты. Сладкое бабушка требует постоянно.
Изредка на моём пути попадаются такие же полуночники. В мясном отделе я вижу лысого толстяка, делающего нелёгкий выбор между двумя одинаковыми батонами колбасы. Левая половина груди мужчины окутана лёгкой серой дымкой. У него проблемы с сердцем. Пока не слишком серьёзные, моё вмешательство не обязательно.
В следующей секции — наглядная жертва алкоголизма: одутловатое лицо, не слишком уверенная походка и тёмное зловещее облако внутри. Последнее никто, кроме меня, не заметит. Случайный прохожий кинет брезгливый взгляд, поморщится от запаха перегара и поспешит прочь. Я смотрю иначе. Облако можно прогнать, и человек проживёт на несколько лет дольше, пока пристрастие к выпивке не запустит по новой исцелённые однажды болезни.
Видеть здоровых людей куда приятнее, чем больных, потому я провожаю долгим взглядом весёлую парочку, прихватившую из винного отдела бутылку шампанского, а с фруктового прилавка — здоровенный ананас.
Моя судьба ожидает меня возле кассы. Молодой мужчина выкладывает на ленту транспортёра продукты. Зловещая чернота в его правом боку предупреждает о страшном и неминуемом.
Я не колеблюсь ни секунды. Подхожу ближе, делаю вид, что занята своими покупками, осторожно касаюсь спины мужчины.
И время останавливается.
***
Расплата настигает меня почти сразу. На улице я даже не успеваю раскрыть зонт. Боль безжалостными иглами пронзает тело, сдержать стон удается с трудом. Я ловлю ртом воздух, перемешанный с дождём, холодные струи стекают по лбу и щекам.
— Девушка, вам плохо?
Не люблю вот так попадаться на глаза, но разве можно винить человека в сочувствии и желании помочь?
— Всё в порядке.
Звучит не слишком убедительно, и случайный свидетель мне не верит.
— Вызвать скорую помощь?
— Нет-нет, не надо, сейчас станет лучше.
— Давайте я подвезу вас до дома.
— Это совсем близко, я дойду.
Несмотря на протесты, он забирает пакет с покупками из моих рук, подводит меня к автомобилю. Только оказавшись в салоне, понимаю, что водитель — тот самый мужчина, которому я подарила сегодня своё чудо. Едва ли он старше меня, разве что на год или два. У него рыжеватые волосы и доброе лицо, а уши чуть оттопыренные, смешные.
— Вы стояли у кассы позади меня, — говорит он, — дотронулись до моей спины. Я думал, спросить что-то хотите, но у вас вид был такой... отсутствующий.
— Простите.
— За что? Вам ведь уже тогда было плохо? У меня вот тоже болит в правом боку. Никак не доберусь до врача, да и времени почти нет. А ещё не люблю больницы.
— Люди вообще не любят больницы. — Я слабо улыбаюсь. С ним хорошо. — Но вы всё-таки сходите туда. Уверена, ничего серьёзного не найдут.
Дождь смывает боль. Скоро она уйдёт совсем, зато ещё одна жизнь сегодня спасена.
— И вы тоже сходите, — говорит мужчина. — Кстати, меня зовут Дима.
— А я Надя.
***
Зима
Димка шумно вваливается в квартиру, раскрасневшийся от мороза и страшно гордый своей добычей, которую демонстративно выставляет вперёд. Прихожая наполняется хвойным ароматом. Я трогаю колючие ветки, отряхиваю снег с Димкиной шапки, достаю с антресолей коробку с игрушками.
Лесную гостью мы торжественно устанавливаем в углу большой комнаты, между диваном и окном. На ней находят место разноцветные шары и шишки, два стеклянных зайца и припорошённый блёстками домик.
Когда вечером на гирлянде загораются лампочки, бабушка ахает и прижимает к груди трясущиеся руки. На её лице — восторг ребёнка, впервые окунувшегося в волшебство новогоднего праздника.
— Огоньки-то… огоньки синие. И зелёные! Батюшки! Вон там ещё жёлтый зажёгся! Ай-яй-яй, красота какая…
На кухне пахнет пирогами. Завтра мы ждём гостей. Впервые с начала Вериной болезни двери моего дома открыты так широко. Стена, за которой я пряталась последние годы, не устояла перед простым человеческим теплом. От неё остался всего один кирпичик — моя самая главная тайна. Не знаю, почему я медлю с признанием. Разве может оно что-то изменить?
Зима — тяжёлое время. Моё тело вдруг вспоминает, что может болеть не только за других, но и за себя. Я хлюпаю носом, кутаюсь в плед. Димка покупает витамины и повторяет:
— Не кисни, Надюха.
Я улыбаюсь:
— Это всё холода. Весной будет лучше.
***
Весна
Она лежит на асфальте: тёмные волосы скрывают половину лица, возле головы растекается лужица крови, клетчатая юбка задралась почти до пояса, но сейчас никто не станет рассматривать красивые длинные ноги. Рядом топчется бледный как смерть водитель чёрного седана. Он нервно трёт ладонями виски и бессвязно пытается что-то объяснить окружившим место происшествия людям. Вдали слышен гул сирен, вот только темноволосая девушка едва ли дотянет до больницы.
— Пропустите, я знаю её.
На самом деле не знаю. Мне просто нужно оказаться рядом, упасть на колени, положить одну ладонь на её грудь, другую — на лоб. Дождь моросит еле-еле. Как хорошо, что случайная тучка всё-таки решила поделиться влагой с пыльными столичными улицами.
— Не трогайте, хуже сделаете! — предупреждают меня, а потом чужие голоса и шум машин стихают.
Я погружаюсь в непостижимое вневременье. Чувствую. Разделяю. Принимаю.
Болезненная тьма — предвестник скорой смерти — отступает. Жизнь больше не вытекает из сломанного тела. Это как нырнуть в холодную воду, а после, выбравшись на берег, счастливо впитывать кожей солнечные лучи.
Получилось!
Чудо — материя слишком хрупкая, чтобы непоколебимо верить в успех. Каждый раз я приступаю к исцелению с трепетом и испытываю острую радость, когда удаётся совершить невозможное.
— Девушка, вы знаете, кому сообщить? — спрашивают меня откуда-то из-за спины.
— А? Да… сейчас.
Вскакиваю, делаю вид, что достаю из сумки телефон и пытаюсь как можно скорее уйти от чужих взглядов.
Только бы успеть вернуться домой.
***
Я не успеваю. Боль накрывает меня в переходе между станциями метро, и больше я не помню ничего.
Когда прихожу в сознание, обнаруживаю себя лежащей на больничной койке в окружении медицинских приборов. Три дня я вижу только врачей, медсестёр и других пациентов. Посетителей в реанимацию не пускают.
Вокруг меня разворачивается действо в лучших традициях сериала «Доктор Хаус». Никто не понимает, что со мной происходит. В первый день я едва могу оторвать голову от подушки, а на второй чувствую себя совершенно здоровой. Вечером выбираю удобный момент и тянусь к женщине на соседней кровати. Мои надежны напрасны: на этот раз чуда не случается. Ночью она умирает.
Утром меня переводят в обычную палату и назначают целую гору обследований. Безропотно принимаю и это испытание. Перед глазами — девушка в клетчатой юбке. Я знаю, что спасла её, пускай цена оказалась выше, чем обычно.
Димка навещает меня каждый день. В моё отсутствие он заботится о Вере, и я не устаю благодарить судьбу за то, что она подарила мне встречу с ним, но между нами по-прежнему стоит моя тайна.
Чтобы открыть её, я дожидаюсь выписки из больницы.
— Ерунда какая-то! — возмущается Димка по дороге домой. — Ничего они не знают, видно же. Я тут поспрашивал по знакомым. Марину помнишь? Сестра её мужа заведует очень хорошей частной клиникой. На следующей неделе поедем туда.
— Нет, не поедем. — Я касаюсь его руки. — Со мной всё в порядке, я не больна. Это другое.
***
Димка сидит на диване, обхватив голову руками. Я не тороплю его: не так-то просто поверить в чудо.
— Не понимаю. Как?! — Он смотрит на меня растерянно и беспомощно.
— Сама не знаю. Я просто вижу больных людей, а когда касаюсь их, случается исцеление. Главное, чтобы шёл дождь. Без дождя не выходит, я пробовала.
— Это что, магия какая-то?
— Может, и магия. Или просто чудо. Какая разница?
— И когда больные выздоравливают, ты заболеваешь вместо них, так?
— Да, но ненадолго. — Пожимаю плечами, у меня нет внятных ответов на его вопросы.
— Невероятно, — выдыхает он. — А как же Вера? Её болезнь вылечить нельзя?
Я отвожу взгляд. Димка, наверняка не желая того, затронул тяжёлую тему.
— У меня не получается исцелять тех, кого я люблю. Дедушка, мама, бабушка. Что бы я ни делала, как бы ни старалась, ничего не происходит. Ты теперь тоже в чёрном списке.
Чувствую себя виноватой. Нет ничего страшнее бессилия перед болью близких. Однажды я уже спасла Димку, но что делать, если недуг вернётся?
— Вот и хорошо! — Он вскакивает на ноги и начинает быстро ходить по комнате. — Не хочу, чтобы ты страдала из-за меня. Так нельзя, Надя. Ты ведь себя убиваешь!
— Не преувеличивай, это просто боль. Должна быть плата, понимаешь? Цена за спасённую жизнь.
— Нет, не понимаю! Куда привели тебя эти исцеления? В реанимацию! Это уже не просто боль. Что если дальше будет хуже?
— Мне кажется, стоит рискнуть. Сейчас я здорова, а кто-то неизлечимо болен или находится в шаге от смерти. Я ведь всё равно не могу заниматься этим постоянно и никогда не исцеляю больше одного человека.
Я стараюсь говорить убедительно, но Димка только сильнее распаляется.
— А о нас ты подумала? — спрашивает он. — О себе, обо мне? Теперь у нас общее будущее, мы же хотели семью завести. Ты не можешь решать одна. Ты вообще меня любишь?
— Люблю, — растерянно подтверждаю я.
— Тогда пообещай, что больше никогда не станешь пользоваться этой своей магией. Обещай мне!
— Но так неправильно…
— Я не смогу жить в постоянном страхе за тебя. Ты уже достаточно чудес совершила, разве нет?
Он опускается на пол передо мной, сжимает мои ладони, заглядывает в глаза и снова просит:
— Обещай.
Я хочу рассказать, что достаточно не будет никогда, что бесценна каждая человеческая жизнь, за которой стоит целый мир со своими радостями, страданиями, мечтами. Не для того ли мне ниспослан волшебный дар, чтобы делиться им с теми, кому нужна помощь?
Я знаю, что на самом деле Димка всё понимает. Иначе он бы не понял, почему я не сдаю бабушку в лечебницу, не пробился бы сквозь стену моего отчуждения. Страх за меня ослепляет его.
Ему так нужно услышать слова успокоения, что я сдаюсь.
— Обещаю.
Напряжение на Димкином лице медленно сменяется облегчением.
***
Лето
Вера умирает трое суток. Бабушка всегда любила жизнь и не сдаётся без боя. Глаз она не открывает, но её сердце ещё стучит, а дыхание с каждым часом становится всё более шумным и неровным. Конец наступает ночью. Два бодрых сотрудника похоронной службы, прибывшие вслед за скорой и полицией, забирают тело. Чёрная машина навсегда увозит Веру из дома, где она прожила сорок из своих девяноста лет.
В день похорон солнечно. На кладбище, кроме меня и Димки, приезжают только давняя подруга Веры, такой же божий одуванчик, и бойкая тётка из соседней квартиры, главная в нашем доме активистка, собравшая по соседям деньги на аляповатый венок и торжественно водрузившая его рядом с моим. Бабушке нравились белые цветы и не нравились красные, но я не возражаю. Всё это уже не важно.
После смерти Веры в моём личном пространстве возникает ещё одна пустая брешь. Я натыкаюсь на неё, когда возвращаюсь домой с работы, готовлю ужин, заглядываю в бабушкину комнату. Димка предлагает поехать на море, а я прикидываю, с кем оставить Веру, и только потом вспоминаю, что больше не привязана к дому.
— Я всё думаю о той ночи в гипермаркете, — говорит Димка, собирая чемодан. — Шёл дождь. Ты дотронулась до меня, и после тебе было плохо, зато мои боли прошли. Врачи сказали, что я здоров.
— И мы, помнится, неплохо отпраздновали эту новость.
— Ты понимаешь, о чём я. Просто скажи мне правду.
Я смотрю ему в глаза и признаюсь:
— Никогда не искала награды за то, что делаю, но она нашла меня сама. Ты стал моей наградой.
— Теперь я буду конченым эгоистом, да? — Он с досадой швыряет в чемодан рубашку. — Отказываю другим в том, что получил сам.
— Ну вот, ты берёшь ответственность за моё же решение. Сделай кое-что для меня: не думай об этом. — Обнимаю его крепко-крепко в попытке отогнать все тяжёлые мысли. — Давай просто жить, ладно? Я так хочу жить рядом с тобой.
***
Едва мы оказываемся в вагоне поезда, Димка начинает ворчать, что стоило поехать на машине. Я напоминаю о своей нелюбви к автомобильным путешествиям, он примирительно чмокает меня в губы и, спрятав чемоданы под сидение, бежит к киоску на платформе, чтобы купить чипсы. Сквозь оконное стекло, по которому прочерчивают дорожки дождевые капли, я наблюдаю, как он, втолковывает что-то продавцу.
В отсутствии Димки купе пополняется ещё двумя пассажирами. Пожилые мужчина и женщина вежливо здороваются, укладывают вещи. Когда мужчина внезапно заходится в приступе кашля, его спутница, должно быть жена, охает и начинает судорожно рыться в сумке.
— Говорила ведь, не надо ехать, — причитает она.
— Ну, давай теперь лягу и помру! — возмущается мужчина.
Я вижу безжалостную темноту в его груди. Ещё немного — и эти слова станут пророческими. Закрываю глаза, честно повторяю про себя данное обещание. Почему сейчас оно кажется мне особенно неубедительным?
— У меня есть вода, возьмите.
Протягиваю бутылку, неловко подаюсь вперёд, чтобы коснуться его груди…
Скоро снова будет больно, но Димка примет моё решение. Он поймёт. И этой ночью я усну со счастливой улыбкой, потому что ещё один человек получил своё чудо.